Год назад настоятель Свято-Успенской Унивской лавры стал чемпионом мира по пауэрлифтингу. Вот как у него это получилось

Село Унив, Львовская область, Свято-Успенская лавра. Из глубокой арки появляется монах. Чем ближе подходит, тем шире становится его улыбка. Короткие темные волосы, треугольная борода. Поверх рясы — небольшой деревянный крест на темной цепочке.

Это настоятель Лавры иеромонах Макарий Дутка. И по совместительству — спортсмен-пауэрлифтер, чемпион мира по жиму лежа. Пауэрлифтинг — неолимпийский вид спорта, мировое чемпионство не является чем-то абсолютным. Макарий Дутка стал чемпионом в 2017 году по версии Global Power Federation, в весовой категории до 75 килограмм.

Отцу Макарию сорок один, но выглядит он моложе. Два года назад священник начал серьезно заниматься спортом. Все началось с самодельного турника из металлических труб, который братья-студиты установили за оградой монастыря. Затем братья предложили настоятелю оборудовать в монастыре небольшой спортзал.

— Это очень человеческое, — размышляет отец Макарий, — когда меня спрашивают, говорю прямо: хочу достичь крутого результата. Хочу. Если не будет у меня цели — не смогу заниматься.

Кто-то из прихожан, узнав об увлечении священника, познакомил его с тренером. С тех пор к соревнованиям отца Макария готовит львовский спортсмен Павел Зинько. Тренеру отца Макария — сорок шесть. Возраст тренера стал важным стимулом для настоятеля — до последнего он считал себя слишком старым для того, чтобы поднимать штангу. Они подружились. Павел Зинько отказался брать деньги за тренировки.

В прошлом году отец Макарий занял первое место на соревнованиях по пауэрлифтингу: выжал штангу весом 135 килограмм. Ближайшая цель — взять 155.

Во время прогулки по территории Лавры иеромонах показывает рукой на металлические кресты, виднеющиеся из-за монастырских стен:

— Хорошо у нас, правда? Эти кресты делал мой отец. Видишь? Почти все кованые изделия в Лавре, решетки на окнах — дело его рук.

Отец священника мечтал, чтобы тот стал профессиональным спортсменом, потому что сам всю жизнь занимался спортом. Ездил на соревнования по армреслингу до пятидесяти лет.

— Папа мой здоровый, плечистый. Гораздо больше меня. Еще в советское время он занимался спринтерским бегом. Ты не поверишь: когда приезжаю домой и мы с отцом боремся — не могу его одолеть! А папе уже 63 года. Братья мои, родной и двоюродный, закончили институт физкультуры. Мамин брат — КМС по гиревому спорту. Все понемногу занимаются.

Будущий пауэрлифтер многое взял от отца: как и он, метал диск, копье, ядро. Бегал на короткие и длинные дистанции. Играл в баскетбол. Тренировался поднимать самодельную штангу. Однажды в его родное село приехал профессиональный футболист из Азербайджана — лечил травму поблизости. Из местных ребят он создал команду юниоров. Некоторое время будущий иеромонах играл за область, пока перед ним не встал выбор — воскресные выезды на матчи или поход в церковь. Юноша склонялся ко второму. А потом серьезно травмировал колено, и церковь окончательно вышла на первый план.

— В девятом классе я познакомился с будущим игуменом Унивской лавры. Меня поразила его аскетичность — худой, спокойный, молчаливый. Я почувствовал, что этот человек живет глубокой духовной жизнью.

После школы он поступил в семинарию.

Когда отец Макарий пришел после семинарии в монастырь, ударился в пост и сильно похудел. Пояс застегивал на последнюю блочку. Первый раз поститься пробовал еще в детстве, когда видел, как это делают взрослые. Голодание для него — это тоже тренировки, способ познать себя и свои возможности.

— Это как в спорте, понимаешь? Неделю не поел и думаю: а если две недели, три, целый пост? Пятнадцать дней не пил воды, но никому не говорил в монастыре — боялся, что запретят. [Потом] признался игумену, медику по образованию. Он мне: «Макарий, ты что, сдурел, так нельзя!» Дал наказание — двести земных поклонов.

У окон одноэтажного здания, что за спиной отца Макария, висит белая простыня — сохнет. В этом помещении — монастырская трапезная для гостей. Непонятно, как настоятель сочетает монашеское питание и спорт.

— С питанием трудно, — признается он. — Из спортивного употребляю только протеин. Он дорогой, и покупать его на деньги из монастырской кассы я бы себе не позволил. Но я много лет в монастыре, и у меня есть знакомые, которые помогают. Если бы не протеин, думаю, я бы плохо себя чувствовал. В Большой пост сбрасываю пять килограмм. Но почему-то именно в пост у меня лучшие спортивные результаты.

У отца Макария звонит телефон.

— Аня, ты хорошо себя чувствуешь, голова не болит? Ну, слава Богу. Я тебе перезвоню, у меня разговор.

— А как вас звали до того, как вы приняли церковное имя? — спрашиваю, когда он кладет трубку.

— Николай, — отвечает отец Макарий после короткой паузы.

Мы идем на Чернечую гору — в глубине леса скрывается кладбище местных монахов. Поднимаемся по деревянной лестнице, останавливаемся у невысоких металлических ворот — входа на кладбище. Слышно, как по дереву бьет дятел.

— Родители думали, что монах — это человек, обиженый судьбой. [Когда я решил уйти в монастырь они] думали, что меня бросила девушка. Дома был постоянный плач. Для меня тот год был самым тяжелым.

Над белыми могильными плитами высятся сосны. Двести лет назад здесь был женский монастырь — маленькая хатка под крышей из соломы. Сейчас от него остались только камни. Доносится звон — с тех пор как на востоке страны началась война, каждый вечер в девять братия молится за Украину.

— Здесь хоронят наших монахов, — говорит отец Макарий, открывает ворота и продолжает: — В последнюю ночь перед тем, как я должен был принести вечный обет, мне приснился сон. Я стою под большим деревом, у которого нет ветвей. Вместо каждого прутика над моей головой — длинные извивающиеся змеи. Каждая из них хочет ужалить. Стою полон страха — отмахиваюсь, пытаюсь уклониться. Проснулся, сел на кровать весь мокрый. Посмотрел в окно, а там — покой.

Со склона горы, поросшей густым лесом, Унивская лавра похожа на пазл, разделенный на тридцать семь частей. Столько монахов-студитов живут сейчас на ее территории: кто-то прожил здесь год и получил монашескую одежду всего неделю назад, кто-то — больше двадцати.

— Как только принес вечный обет, появилось ощущение … будто вырвался из клетки и теперь свободен. Лавра стала моим домом. На земле нет другого места, где я бы хотел жить.

Монашеская жизнь такова: день делится на три части по восемь часов — труд, молитва, отдых. Утро начинается с богослужения, потом завтрак. В десять братия распределяет между собой обязанности на день. Кто-то отправляется в столярную или свечную мастерскую, кто-то на пасеку, в теплицу или на огород.

— Я как пришел, с головой окунулся в жизнь монастыря. Утром, когда просыпался, первой мыслью было: не внушил ли я себе все. Я боялся это потерять. Люди, которые смотрят на монаха, видят только его внешность. Крестик, борода. Видят, как он молится… Но никто не знает, что происходит под его черным одеянием.

Пленка отматывается назад: Николаю восемнадцать, он живет в летнем лагере в Карпатах. Молодая учительница английского, которую позвали в Украину преподавать как носителя языка, звонко смеется. Ее Америка — это другая планета, а сама она — инопланетная красавица. Тереза произносит магические, музыкальные иностранные слова. Он влюбился. А потом лето закончилось.

На память Тереза подарила ему крестик, очень важный для нее, поскольку достался от отца. Тот получил его, когда крестился во время войны во Вьетнаме. Некоторое время Николай искал Терезу, писал бумажные письма в никуда.

— Есть люди, которые думают, что монахи никогда не любили — когда отец Макарий улыбается, у него появляются ямочки на щеках. — Что, если бы я не знал, что такое плакать, радоваться, влюбляться? Хорошо, что человек может кого-то любить.

Двадцать лет спустя он получил электронную весточку. Тереза писала, что у нее шестеро детей и одного она назвала в его честь. Что она тяжело больна. Крестик, который отец Макарий берег все это время, он срочно выслал ей. Сказал, чтобы отдала сыну, которого назвала Николаем.

Рассказ снова прерывает телефонный звонок. Отец Макарий объясняет, что завтра должен повезти в больницу девочку из соседнего села. Девочку зовут Аня, она больна, иеромонах помогает семье чем может. На следующий день отец Макарий садится за руль. Перед тем как тронуться с места, читает молитву и крестится. Мы отправляемся в больницу, по дороге заезжаем в соседнее село — к одиннадцатилетней Ане.

Несколько лет назад от несчастного случая погиб Анин отец. Потом у нее начались сильные головные боли. Девушке нужен массаж, курсами по десять дней — отцу Макарию удалось договориться с врачами во Львове.

Аня — высокая, худая, застенчивая. Все в ее лице и медленных движениях выдает усталость. У нее большие печальные глаза, покрасневшие веки — такие бывают, когда много плачешь или плохо спишь. Ехать на машине в больницу — около часа. Иногда Аню везет отец Макарий, иногда она добирается до города маршруткой вместе с мамой.

На улице возле больницы многие обращают внимание на священника у машины: оборачиваются, разглядывают. Настоятель говорит, что уже к этому привык — людям трудно совместить образ монаха и городскую среду. Когда Аня заходит в кабинет старшей медсестры, отец Макарий говорит:

— Аня очень хочет учиться в академии искусств. Когда я уже буду старенький, она обещала нарисовать мой портрет — с такой седой бородой.

Иеромонах рассказывает, как однажды к нему в спортзале подошел парень, чемпион по бодибилдингу.

— Макарий, говорит, мне тренер рассказал, что ты мясо не ешь — это ненормально! Я ему отвечаю: Вова, ну я, кроме этого, еще монах. Он так посмотрел на меня и говорит: «Ну да, ты похож на монаха». И больше ничего не доказывал.

На траве возле монастыря сидят две женщины, одетые в шорты и майки, одна из них покачивает коляску с младенцем. По дорожке шагает группа детей, которые приехали сюда на экскурсию. Гуляют девушки. Берем кофе, садимся на скамейку под солнцем.

— Наверное, не было такого, чтобы кто-то в спортзале не подошел и не спросил у меня что-то о религии. Бывает, что говорят: «Отец, как вы ходите в спортзал, если там столько девушек?» Я объясняю, что должен хорошо потренироваться, поэтому не смотрю на девушек. Мне никто в монастыре в лицо не сказал, что спорт — это не монашеское дело. Но от сельских я слышал критику. Не все могут воспринимать монаха в спортивном костюме.

— А когда вы пришли в зал первый раз, были одеты как монах?

— Конечно. Я всегда стараюсь надевать подрясник, когда еду из монастыря. Когда хожу без подрясника, чувствую себя словно голый. Как-то в зале, после тренировки, я вышел уже в нем. Меня увидела девушка, которая тоже занималась. Замерла, а потом сказала: «Респект вам, отче».

У отца Макария звонит телефон — это тренер.

— Да, Павел, — отец Макарий отвечает на звонок. — В шесть уже едете из Львова? Сколько вас? Восемнадцать?

Он кладет трубку и говорит:

— Завтра Павел заедет в Лавру. Везет своих ребят в Киев на соревнования по фитнес-бикини. Хочет, чтобы я их перед этим благословил.