Инна Ирискина, 41 год, кандидат технических наук, координатор транс-направления ГО «Инсайт»
Примерно в 13 лет я начала представлять себя девочкой: тайком залезала в мамин шкаф, примеряла ее одежду. Сначала это было некой игрой, но я сразу поняла, что о ней лучше никому не рассказывать. Потом это понимание подтвердилось: мама застукала меня, когда я примеряла ее блузку, и сказала: «Я не знаю, что это, но чтобы этого больше не было». После этого я старалась больше не переодеваться, как-то подавить в себе это влечение.
В 23 года я нашла в интернете группу поддержки для трансгендерных людей, которую организовала женщина-транс, уже совершившая переход. Тогда меня бросало в эйфорию от понимания, что есть и другие такие люди, что с «этим» можно жить. Мне казалось, что я все объясню родным и все будет хорошо. Но моя мама начала говорить, что эти люди затягивают меня в секту, чтобы я перестала с ними общаться.
Впоследствии она позволила мне переодеваться в бабушкиной квартире, куда мы периодически ездили на выходные. Но взамен я должна была прекратить общаться с трансгендерным сообществом. Тогда я была зависима от мамы — она болела раком. Я не хотела ей перечить. В те моменты, когда я приходила в квартиру, надевала женскую одежду, делала макияж, я была очень счастливой.
Через некоторое время после маминой смерти я переехала в бабушкину квартиру, жила с двумя подругами, которые нормально относились к этому. Мы вместе ездили на рынок покупать мне одежду. Через некоторое время я начала выходить на улицу, прогуливалась по парку.
Потом начала ходить в кино в женской одежде. Мне это нравилось — вокруг были люди, но они меня не видели из-за темноты
Однажды я возвращалась из кинотеатра, и меня выследили двое подростков, стали подтрунивать, загнали на автобусную остановку и мы начали драться. Они украли мою сумочку с деньгами, документами, фотоаппаратом и убежали. Сначала я думала обратиться в милицию, но потом решила, что может быть еще хуже. Боялась, что если расскажу обо всем в милиции, это разойдется, об этом узнают на моей работе.
Этот инцидент с дракой стал для меня тем рубиконом, когда я решила идти дальше, потому что как бы я не одевалась, было видно, что я мужчина. Я поняла, что стоит решиться на гормонотерапию.
Мой переход происходил маленькими шагами. Я начала принимать гормоны и носить на работу определенные аксессуары из женского гардероба. Каждый раз, когда ко мне обращались на улице как к девушке, я чувствовала подъем. На работе сначала, видимо, ничего не замечали, а если и замечали, то ничего не говорили. Примерно через полгода я рассказала обо всем руководству. Они это восприняли вполне нормально. Мой шеф даже сказал, чтобы я обращалась, если будет нужна помощь.
Еще через несколько месяцев я полностью перешла на женскую роль. 8 марта я пришла на работу уже полностью как женщина. Ни для кого на работе это уже не было шоком. Все восприняли это нормально. Я до сих пор там работаю.
Константин Стрелец / «Бабель»
Себастьян Романов, 23 года, студент, изучающий туризм
Я с детства чувствовал, что внутри у меня «одно», а снаружи — «другое». Я дружил с ребятами, мне нравились девушки. Сначала думал, что я лесбиянка. Но я понял, что это не то, потому что у меня была дисфория, то есть мне не нравилось мое тело, не нравилось, когда ко мне относились как к девушке. Родители ни о чем не догадывались. С мамой у меня были очень сложные отношения — мы постоянно ссорились. И с отчимом — он много пил.
В 16 лет я впервые прочел о трансгендерности в интернете. Когда увидел, сколько стоят операции по смене пола, был шокирован. Это казалось нереальным и очень удручало.
Я несколько раз пытался покончить с собой: хотел прыгнуть с крыши, перерезать вены, но в последний момент меня спасали родные люди
Когда в 2014 году началась АТО, я стал участником волонтерского движения, помогал военным. В определенный момент захотел поехать служить парамедиком. Сначала думал про добровольческий батальон, затем — про официальную службу. По разным причинам мне это не удавалось сделать три года. В 2017-м мне предложили пойти в «Азов» наводчиком БМП [боевая машина пехоты], без предварительного обучения. Они тогда стояли на линии соприкосновения, и я понимал, что буду просто пушечным мясом. Сказал, что мне нужно подлечиться и я перезвоню.
Когда я закончил разговор с командиром «Азова», мне пришло сообщение, что меня одобрили в «Шелтер» [убежище для ЛГБТ-людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации]. Я отправился туда, потому что мне было сложно жить с мамой и нужно было оформить диагноз [чтобы изменить документы, трансгендерным людям требуется диагноз психиатра, который удостоверяет их трансгендерность]. Я хотел получить диплом об окончании университета уже с новыми документами.
От предложения «Азова» я впоследствии отказался, потому что видел много военных, которые открыто оскорбляли и презирали ЛГБТ-людей, и поехал в «Шелтер». Там начал гормонотерапию. Изменения были заметны уже после первых уколов: изменилось эмоциональное состояние, добавилась физическая сила. До первого укола я мог отжаться от пола максимум четыре раза, после него — десять.
Константин Стрелец / «Бабель»
Маме сначала ничего не рассказывал, потому что у нее всегда были гомофобные взгляды. В подростковом возрасте я долго пытался объяснить ей, что мне нравятся девушки. Тогда она с этим частично смирилась. О том, что я трансгендер, она узнала случайно и спросила: «Тебе же не перестали нравиться девушки?» Я ответил: «Нет, мама, ориентация не меняется». Она такая: «Ну слава Богу, а то бы я не пережила, если бы оказалось, что ты гей».
Отчиму принять это было труднее. Он сказал, что начнет обращаться ко мне как к мужчине, только когда я «приду к нему и вывалю ему на стол [мужской половой орган]». Впрочем, отчим с нами уже давно не живет, поэтому это не очень важно.
В этом году я сменил документы. Теперь мне нужно стать на учет в Министерстве обороны и получить военный билет — без него я не смогу ни учиться, ни работать. Это сделать оказалось проблематично. В военкомате мне сказали, что им требуется дополнительное подтверждение моего диагноза. Сказали, что мне нужно будет полежать месяц в психбольнице, чтобы получить военный билет. Меня это разозлило: какое еще может быть подтверждение, если у меня новые документы? Эта ситуация меня достала. Я думаю над тем, чтобы уехать из Украины туда, где отношение к ЛГБТ-людям лучше, чем здесь.
Анастасия-Ева Домани, 39 лет, правозащитница и активистка ЛГБТ-движения
Я с детства мечтала быть женщиной. Помню, как в молодости заходила в магазин женской одежды и примеряла блузки, а продавщицы были настолько напуганы, что вызвали охрану или полицию. Каждый раз это было для меня настолько стрессовым моментом, что я не выходила несколько дней из дома после такого «шопинга».
Но всерьез я задумалась над «переходом» уже в 36 лет, когда была уже в браке и имела дочь. Я не сказала жене сразу все как есть. Сначала спрашивала, не против ли она, если дома я буду одеваться так, как хочется. Она воспринимала это как элемент интимной игры, но потом начала что-то подозревать.
Тогда я изредка посещала встречи трансгендерных женщин. Мы встречались, чтобы поговорить о бытовых проблемах, чтобы побыть собой: переодеться в свой «образ», пофотографироваться. Но я не могла объяснить жене, зачем я туда хожу, поэтому врала, что езжу в командировки. Со временем она начала подозревать неладное: думала, что на этих встречах мы устраиваем оргии. Тогда начались критические сложности в наших отношениях.
Впоследствии я приняла решение пройти гормональную терапию.
Жена сказала, что я могу перевоплощаться в девушку, но это не должна видеть наша дочь. То есть при ней я должна быть «отцом»
Я согласилась. Все было хорошо, пока однажды я не узнала, что жена познакомилась с каким-то иностранцем на сайте знакомств. Когда я это увидела, внутри все оборвалось.
Жена с дочкой сейчас живут отдельно. Пережить их переезд мне было очень сложно — я плакала день и ночь. Но сейчас мы нормально общаемся, я вижусь с дочкой.
Недавно мне удалось изменить документы, но мои родители до сих пор не знают, что я трансгендерная женщина. Моя мама иногда покупает мне мужские свитера. Я часто пытаюсь подобрать слова, чтобы все рассказать родителям — они у меня замечательные, но до сих пор не могу этого сделать. Видимо, проблема во мне, в моей неуверенности.
После «перехода» я перестала общаться со всеми своими друзьями и даже многими родственниками. Много лет я была участником движения «Ультрас». Когда некоторые из них узнали из телесюжета, что я стала женщиной, то начали писать негативные посты об этом в Facebook. Я стараюсь все это не читать, чтобы не разрушать свою психику.
Сейчас я мечтаю доснять документальный фильм о трансгендерных людях и получить наставничество над ребенком из детского дома. Удочерить или усыновить ребенка трансгендерному человеку невозможно. Наставничество получить тоже сложно, но я хочу попробовать.